«Сестричка»

Дни и ночи в боях матерям письма изредка слали. 
Милосердие жило в сердцах их, 
а долг в их судьбе. 
Не считали спасенных, а просто 
спасали, спасали 
И в дожди, и в пургу на себе, 
на себе, на себе…

Тридцать лет назад  весь мир узнал  выражение «У войны не женское лицо», именно так назвала свою повесть белорусская писательница Светлана Алексеевич. Не женское, потому что женщина создана совсем не для войны, но во время Второй мировой войны мир стал свидетелем женского  феномена. Женщины служили во всех родах войск уже во многих странах мира: в английской армии - 225  тысяч,  в американской -  450-500  тысяч,  в  германской -  500 тысяч... В Советской  армии  воевало  около миллиона (!)  женщин. Они овладели всеми      военными  специальностями,  в  том числе и самыми  "мужскими". Даже возникла языковая  проблема: у  слов  "танкист",  "пехотинец", "автоматчик"  до  того времени не существовало женского рода, потому что эту работу еще  никогда не делала женщина. Женские слова родились там, на войне...

 К встрече  с этой  удивительной женщиной Марией Петровной Хасановой, которая могла бы, безусловно, стать героиней повести Алексеевич, я готовилась с большим трепетом. Прежде всего, я прочитала и саму повесть, и стихи Юлии Друниной, которая тоже, как и моя героиня, прошла войну.  Поняла,  сделала вывод: тем глупее становится война - даже победная война - когда женщина, предназначенная дать начало новой жизни, идет убивать, так как возникает потребность защитить свою Родину, тем абсурднее становится война, когда из женщины стараются сделать солдата, «универсального солдата», а молодые девушки, отложив снайперские винтовки, вечером поют, а зенитчица, готовясь к бою, надевает сережки… В тихой уютной квартире нас встретила красивая пожилая женщина с приветливой открытой улыбкой. Как-то сразу стало спокойно, как будто я к  родной бабушке пришла.

Мария Петровна до 1943 года была учительницей в своем родном селе Нижнее Чуево Тамбовской области. До войны она успела окончить педагогическое училище, вернуться на родину учить уму-разуму детей в местной школе. «Война меня застала восемнадцатилетнюю в своем селе, я только что приехала с дипломом домой. Радовалась я, радовались мои родители – дочка учительницей стала». – Начала свой неторопливый рассказ Мария Петровна. «Но долго радоваться не пришлось – грянула война! В первые же дни  ушел на фронт  мой отец Семенищев Петр Егорович. Он был коммунист, сначала работал председателем колхоза, а незадолго до войны возглавил МТС. Его  направили  в город Киров  в Школу политруков, учили всего месяц-другой и перебросили на Ленинградский фронт. Там он и погиб зимой 1941 года. Через некоторое время пошел на фронт и  брат. В сентябре 1943 года  к своим учительским обязанностям я не приступила – подала заявление с просьбой отправить меня на фронт. Почему? Наверное, вам и не понятно будет. Я была молодая, комсомолка, отец погиб на фронте, брат воюет… Вот и я пошла.

Направили меня в военный госпиталь, в санитарный поезд. Стоял он в ту пору в Усмане, недалеко от Отрадного. Приписан он  был ко Второму Украинскому фронту. Эшелон наш отправили на Харьков. Вот там-то я и попала под первую бомбежку. Помню как сейчас. Только поезд остановился, нам нужно было развернуть полевой госпиталь для приемки раненых. Нам только выходить из вагонов – началась бомбежка… Да какая! Враг бомбил без разбору. На станции скопилось много эшелонов. Рядом остановился военный  с артиллерией, моментально этот состав расцепили, и вагоны с солдатами куда-то оттащили, осталось только несколько платформ, на которых были установлены зенитки. Вот эти зенитки и начали вести бой. А через несколько минут из-за тучки вынырнули наши «ястребки», два звена,  и тоже ввязались в бой. Вражеские самолеты быстро  улетели. Состав с артиллерией быстро-быстро соединили, прицепили паровоз и отравили воевать дальше, под Кременчуг, там как раз сильнейшие бои шли. А наш санитарный эшелон продолжал делать свое дело… 

С моей подругой мы потом вспоминали это наше «боевое крещение» и удивлялись сами себе: «Почему мы не испугались?» Гадали-гадали, потом решили - не успели…»

 Слушая это, я восхищалась выдержкой  наших молодых девушек, а они: «не испугались», «не успели!» На минуту я отвлеклась от разговора, размышляя о тех внутренних посылах, которые двигали нашими девушками, женщинами в годы войны… А Мария Петровна продолжала вспоминать: «Наш поезд подошел к Днепру. Нам на другой берег надо было, а мост разрушен. Составов  у моста скопилось - уйма! Рядом с нами расположилась зенитная батарея. Налеты были постоянными. Только одни самолеты улетят, минута-две  затишья и смотришь – летят опять. Никак они не позволяли восстановить мост наши железнодорожникам. В минуты затишья мы пошли в соседнее расположение, к девушкам-зенитчицам. Познакомились, нам даже чаю удалось поить вместе. А потом всю ночь бомбили… Наутро вроде все поутихло. Чуть забрезжил рассвет, мы пошли проведать наших подруг. Подошли, а они лежат рядком на одной платформе убитые. Всех шестерых положили. Всем девчонкам было лет по двадцать… Когда наконец-то восстановили мост, наш эшелон отправили первым: на том берегу скопилось много раненых, которым мы были очень нужны».

 Я смотрела на Марию Петровну и видела, что она все это переживает заново, она снова была там, в этом эшелоне,  переполненном ранеными, пропахшем кровью и солдатским потом, военно-санитарном эшелоне, который идет сквозь бомбежку и обстрелы вперед. Припомнила Мария Петровна и один запоминающийся эпизод из ее фронтовой юности. «Уже  Кировоградской области меня, а я в то время служила  при аптеке, была помощницей фармацевта, отправили в одно село за медикаментами. Выписали документы, дали трех солдат и три брички. Прибыли мы в село Павлыш. Село большое, красивое. Только недавно его освободили от немцев,  и в немецком госпитале осталось много перевязочного материала. Вот за ним-то мы и были командированы. Старшина направил меня в один дом отдохнуть, сказал, что все по документам получит сам. Пришла я в этот дом. Меня встретила красивая нестарая еще женщина. Дала чаю, согрела меня. Мы познакомились. Она рассказала историю гибели своей дочери и ее ребенка. При немцах в их хате поселился какой-то командир, а им троим, выделили небольшой закуток за ширмой. Ее молодая дочь была связной в партизанском отряде и постоянно ходила в лес. Ее выследили. Немецкий офицер, живший в их доме, предупредил мать, что дочь могут арестовать, что ей лучше не ходить на встречу с партизанами, но она все-таки пошла – необходимо было передать важные сведения. Ее арестовали. Она взяла с собой малютку-дочь, рассчитывая на помилование.  Ее расстреляли вместе с малышкой. Была она женой Василия Александровича Сухомлинского, в будущем ставшего знаменитым педагогом. Вскоре немцев выгнали из села, партизанские отряды соединились с воинскими частями. Сухомлинский пошел мстить немцам за смерть жены и маленькой дочери…»

 Я слушала рассказ Марии Петровны и поражалась: она помнит это, потому что все это пережила сердцем, душой. Войну она встретила в Венгрии, в маленьком местечке Вечеш под Будапештом. «Днем еще 8 мая к железнодорожной станции, на которой стоял санитарный эшелон,  пришел духовой оркестр, который вовсю мощь играл «Интернационал». Мы все высыпали на перрон, раненые припали к раскрытым окнам вагона. Оркестранты играли, а барабанщик - маленький человек с огромным барабаном - успевал еще кричать «Гитлер капут!», «Война капут!». А об окончании войны еще не объявляли. Официальное сообщение к нам пришло только на следующий день. Конечно же,  радости нашей не было предела. Мы смеялись, плакали, пели, кричали, снова плакали и снова смеялись… И повар расстарался - приготовил праздничный обед. Где только куриц достал – загадка… И, как положено, фронтовые сто пятьдесят были… А потом, на следующий день,  нас повезли в Будапешт в Парк культуры. Там уже работали все аттракционы. Нам, девчонкам из российской глубинки, это все и не снилось. Мы, как дети, катались на каруселях, качались на качелях, смеялись, пели наши русские песни и мечтали. Мечтали о мирной жизни. 

Домой я вернулась в октябре 1945 года, а муж мой, которого я встретила в санитарном поезде, и который стал мне судьбой на долгие шестьдесят лет, мобилизовался позже, приехал за мной и вместе мы приехали жить в Миасс. Можно сказать, что город этот стал для меня второй родиной. Когда на станции Миасс-2 построили железнодорожную школу-интернат,  я пришла сюда работать воспитателем и учителем домоводства. Работала,  пока не пришла пора выйти на заслуженный отдых».На парадном костюме Марии Петровны красуются боевые награды: орден Отечественной войны, медаль Г.К, Жукова и многочисленные памятные медали. 

 Я слушала воспоминания  этой удивительной женщины и видела в ней и героиню повести Светланы Алексеевич, и девушку-санинструктора из стихотворения Юлии Друниной, вспомнился мне и фильм «На всю оставшуюся жизнь» о военном санитарно-медицинском поезде, который мне удалось посмотреть недавно… А еще я видела в ней ту самую «Сестричку», скульптура которой установлена недавно в Челябинске. Молодая девушка, в военной форме, присела отдохнуть на ящики. В годы войны в таких ящиках хранили снаряды. На коленях у нее букетик тюльпанов, правая рука поддерживает телогрейку. Девушка совсем юная, но на груди у нее уже орден. Она на себе познала все тяготы войны, но лицо ее мягкое, нежное, исполненное надежд. Мне подумалось: а не с Марии ли Петровны снял образ скульптор, воздававший  честь женщинам, которые воевали и спасали жизни солдат? Вполне возможно…

Кристина Коль, учащаяся 10 класса чоу «Школа-интернат №14 ОАО «РЖД», г. Миас